Сила искусства

Был у нас такой вид несения службы в гарнизоне - «Подвижный патруль».

Если курсантские боги пребывали в хорошем настроении, то мы счастливо и беззаботно дрыхли сутки в комнате отдыха (в комендатуре) или травили байки. Но очень тихо – дабы не разбудить бдительно несущего службу начальника патруля. Как правило, с нами заступал курсовой офицер. Поэтому, и так намаявшись «с этими охламонами» в училище, приняв дежурство, тот отдавал единственно возможный в подобных условиях «боевой приказ»: «Чтобы я вас не слышал! И чтобы глаза мои вас не видели! На обед разбудите – нежно! В случае пожара – тушить меня теплой водой. При других стихийных бедствиях – выносить первым!»

Ну, а если где какой товарищ военнослужащий дисциплину хулиганил и люди звонили вперед в комендатуру, то мы резво выезжали и на месте уже разбирались с нарушителем общественного спокойствия.

Иногда выезжали в райотделы милиции. И «принимали» особо отличившихся защитников Родины – с последующей транспортировкой в «воронке» (ГАЗ - 66): или к их командирам, или на гарнизонную гауптвахту.

Вот однажды нам и позвонили, из райотдела: «Забирайте своего артиста!»

Когда мы прибыли, весь райотдел лежал вповалку, давился слезами и заходился от хохота. А «обезьяннике» сидел наш грустный «артист» - прапорщик. Лет сорока. В трусах, одном ботинке и в морской тельняшке (хотя сам был из N-ской, вполне сухопутной части)

В общем, следствие установило.

Наш герой, назовем его – Петрович, получив ежемесячное денежное довольствие, решил культурно отдохнуть. Во вполне приличном питейном заведении познакомился с некой мадам. Культурно отдыхать продолжили уже на её квартире.

Как известно, сколько выпивки не бери – все равно два раза бегать. В какой-то момент товарищ прапорщик отправился в ближайший магазин – за добавкой. И во время этого мимолетного расставания со своей пассией, его вдруг торкнуло – это любовь! Поэтому, прикупив по дороге шикарный букет цветов, конфет и шампанского, Петрович в счастливом предвкушении позвонил в дверь уже навсегда любимой женщины.

Вот, только… товарищ прапорщик был натурой лирической. И голова его была занята отнюдь не вопросами ориентирования на местности – тем более незнакомой, тем более в темное время суток! Не заморачивался он и прочими нюансами военной топографии. Посему, когда шел в гости к мадам, он вообще не озаботился рекогносцировкой маршрута движения и назначением ориентиров. Как учит нас военное дело, как сейчас помню: справа – налево по рубежам и от себя в глубину. Поэтому бравый Петрович… заблудился. Но, не зная об этом, уверенно, с достоинством, четким стрелковым шагом пришел немножко не в ту многоэтажку – «свечку», из которой вышел полчаса назад.

Вместо любимой женщины дверь ему открыло какое-то подозрительное, противно жующее, усатое лицо мужской наружности – в майке, вспузыренных на коленях трениках и домашних тапочках на босу ногу.

И все завертелось!

Петрович пытался сперва культурно разобраться с наглыми усами, цинично вторгшимися в его личную жизнь. Затем принялся громко вызывать из глубины внезапно ставшего недоступным любовного гнездышка свою избранницу – для откровенного разговора. Чтобы, понимаешь, раз и навсегда! В конце концов, отхлестав соперника букетом по нахальной морде, Петрович вызвал того на дуэль! Но дверь трусливо захлопнулась…

И тут товарищ прапорщик вспомнил, что он военный человек, а не что-либо где!

Весь подъезд опасливо внимал, как Петрович зычным голосом вызывал на позиции, по тревоге, штурмовую роту, намечал объекты атаки отделениям, ставил задачи снайперам, гранатометчикам и размещал возле окон пулеметы. Когда же Петрович приказал «Пленных не брать!», дверь – за которой малодушно прятались треники - вновь приоткрылась…

Петрович, с криком «Рота, за мной!», пошел в последний и решительный.

Схватка была яростной. Но короткой. В какой-то момент Петровичу то ли что-то прищемили, то ли он сам ударился. Последний налет интеллигентности и лирического настроения испарился. Подъезд огласили непереводимые, но – как потом хором отмечали жильцы в своих заявлениях: с чувством, красиво и очень искусно построенные идиоматические обороты.

Как всегда, кто-то – желая испортить другим праздник! - пригрозил вызвать милицию.

Стало тихо.

Думаете, Петрович отступил? Как бы не так! Он решил применить военную хитрость – на время затихарился. И сурово подкрепился шампанским и конфетами.

Дождавшись, когда глубокой ночью противник утратил бдительность, Петрович поднялся на последний этаж. И… открыл пожарный стояк в подъезде. Дом был новый, поэтому вентили работали, «барашки» еще не растащили, вода была. И, как ей и предписано законом тяготения, весело журча устремилась вниз, по пути украдкой пробираясь в квартиры.

Вторая серия началась, когда кто-то из жильцов – ничего не подозревая! – встал с постели по какой-то надобности. И… оказался по щиколотку в воде. В холодной!

Дело было в начале 90-х. У милиции и так забот было выше крыши. Поэтому патруль приехал не быстро.

Когда же собака с милицией прибыла… Со связанными за спиной руками, привязанный к чему-то в подъезде, в трусах и тельнике, Петрович (растерявший обмундирование в честном бою) исполнял… романсы. Большей частью – о несчастной и неразделенной любви. Голос у человека – волшебный! Этот ваш Карузо Паваротти – недоучившийся в провинциальной музшколе бездарь, на фоне Петровича!

И песен он знал много.

Не, как свидетельствовали жильцы, товарищ прапорщик поначалу вел себя геройски (уже когда его связали) – проникновенно и с достоинством исполнил «Вставай, страна огромная!», «Непобедимая и легендарная» и «Врагу не сдается наш гордый «Варяг». Затем обратился к более чувственному репертуару.

Когда же сатрапы вели Перовича по лестнице и грузили в милицейский «бобик», он выдал такой вокал, такое нечто прощально – щемящее, что… Это как раз был тот случай, когда люди рыдали всем подъездом. Особенно женщины.

Петрович благородно отсидел свои десять суток на гауптвахте. Одежду ему жильцы вернули – чистую и выглаженную. И все (!) жильцы забрали свои заявления из милиции.

Вот она – настоящая сила настоящего искусства!    

Алексей Куракин