УКРАИНСКАЯ НЯНЯ

Дикарка с Востока понятия не имеет о том, что такое душ, зубная щетка, шампунь

Один из самых успешных французских семейных сериалов – «Не делай того, не делай этого» – рассказывает о жизни буржуазных семейств из зажиточного парижского пригорода – мещанских Лепиков и несколько более прогрессивных Буле. Сериал несет в себе расплывчатый либерально-экологический морализм. Так, в нём постоянно обсуждаются предрассудки. Однажды Лепикам приходится принять гомосексуальность дочери – и, в конце концов, нанятая городскими властями мать семейства организует первую в городе лесбийскую брачную церемонию.

В другом эпизоде по соседству с героями поселился чернокожий, что вызвало скрытый страх у Буле и открыто напугало Лепиков. Однако мужчина зарекомендовал себя как приятного и приличного человека – и тогда герои немного устыдились своих предрассудков, демонстрируя по отношению к нему толерантность .

В то же время, в сериале имеется эпизод, когда Буле «заказывают» по интернету украинскую няню. В результате приезжает не молодая и привлекательная женщина с фотографии, а отвратительная персона – недалекая и лишенная хороших манер. Няня не владеет французским, её речь состоит из грубых горловых звуков, а само присутствие раздражает. Дикарка с Востока понятия не имеет о том, что такое душ, зубная щетка, шампунь. Запах её тела становится ведущей темой сюжета – когда она входит в комнату, всё семейство начинает кривиться. Украинка набивает себе брюхо жирной едой и оглашает благопристойное жилище громкой отрыжкой.

После всего этого зрители ожидают поучительную концовку, в которой осуждались бы предрассудки, а французскому семейству предстояло бы задуматься о своём поведении. Но ничего подобного: в конце серии папаша Буле просто выставляет женщину на улицу. Герои испытывают облегчение: расистская шутка продолжительностью пятьдесят минут наконец кончилась. И это происходит в сериале, который настаивает на важности и необходимости демократии, взаимопонимания, толерантности.

Сценарий фильма обнажает проблему расизма по отношению к чернокожим – который свирепствует во Франции, и не только – но одновременно демонстрирует откровенную слепоту к расизму по отношению к жителям Восточной Европы. Откуда же берутся эти двойные стандарты?

Все дело в том, что сериал был создан на базе дискурсов североамериканского левого либерализма, который распространился в Европе с 70-х годов прошлого века, получив особенную популярность в последние годы. Проблема расизма понимается в рамках этого дискурса исключительно как угнетение чёрных, цветных и коренных народов – «BIPoC» («Black, Indigenous, and People of Color») – что логично проистекает из истории США. Ведь именно белые рабовладельцы и государство белой буржуазии непосредственно поработили миллионы чернокожих, подвергая их юридической и социальной дискриминации – в то время как коренные индейские народы и вовсе стали жертвой ползучего геноцида.

Этот институциональный расизм заложил экономический базис для развития южных штатов. Одновременно он послужил объединяющим элементом для общества белого большинства, которое состояло из множества разных национальностей. Ведь даже самые бедные и необразованные переселенцы из Польши или Германии, а также жители стигматизированных в эту эпоху стран, вроде Ирландии и Италии, все равно могли стать «настоящими американцами». Хотя чернокожие не могли претендовать на это даже после десяти поколений.

Уже в 1830-е гг Алексис де Токвиль, автор классической работы «О демократии в Америке», отмечал: угнетение чернокожих обеспечивало относительное равенство среди белых – что так удивляло современных ему европейцев. И, как результат, понятия «расизм» и «угнетение чёрных белыми» в какой-то момент стали отождествляться между собой, превратившись в полноправные синонимы.

Однако в самой Европе сложились иные условия. Безусловно, политика колониализма зародилась еще в Старом Свете, как предпосылка и следствие становления капиталистических отношений. Европейский капитал увеличивался за счет колониальной и рабовладельческой торговли, а империалистическая политика второй половины XIX века породила расистские теории для обоснования грабительских и захватнических войн. Но вплоть до ХХ века проблема положения чернокожих не играла особой роли в массовом сознании европейцев, поскольку в Европе их было мало.

Конечно, небольшие этнические группы тоже могли становиться мишенью для системной дискриминации – как это случилось с евреями. Но дискриминация немногочисленных чернокожих, которая бытовала в Европе с XVIII до начала ХХ века, не оставила глубокого следа в общественном сознании европейцев. Чёрнокожие встречались не часто, и скорее были смутно знакомы обывателю в качестве каких-то полумифических персонажей. Вплоть до середины ХХ века антагонизм «белые против черных» не являлся доминирующим для массового сознания жителей европейских колониальных держав – хотя в США дела обстояли совсем по-другому.

Сплочение привилегированного населения «первого сорта» осуществлялось в Европе посредством изоляции других групп – прежде всего, уже упомянутых выше евреев. Антисемитские мобилизации и погромы происходили начиная с эпохи Высокого Средневековья и до ХХ века. Холокост был немецким проектом, однако встретил огромное желание сотрудничать: немецкая идеология уничтожения евреев на некоторое время обрела популярность даже в оккупированных немцами странах. Однако в этом было заложено противоречие – потому что центральным идеологическим моментом западноевропейского, и особенно немецкого расизма, безусловно, являлось и является размежевание со славянским миром.

Уже в эпоху Высокого Средневековья в Западной Европе процветала работорговля – ее жертвами становились поляки, лужицкие сербы, чехи, литовцы. Их отлавливали восточнее Эльбы и продавали на рабовладельческих рынках – например, в Магдебурге. В ходе «Восточной колонизации» XII-XV веков, прославленной потом веймарскими патриотами и нацистами, банды дворян и наёмников подчинили себе население от реки Эльбы и до Эстонии. Подвергшиеся колонизации народы – например, пруссы, наименование которых дало название Пруссии, или ободриты из Передней Померании и Мекленбурга – были порабощены и истреблены. Жители западнонемецких поселений заполонили опустошенные области. Берлин, Росток и Дрезден изначально являлись славянскими поселениями, которые стали немецкими только в Позднем Средневековье.

В наше время страны Восточной Европы снова стали полуколонией по отношению к Западу – так было после 1917 и после 1991 года. Их население продолжает стигматизироваться в массовом сознании западных европейцев – как дикое, примитивное и отсталое. Восточная Европа наших дней опять становится главным резервуаром рабочей силы для немецкого капитала. Грязную работу на полях и худшую работу на фабриках снова выполняют люди «с Востока» – как это было в эпоху вильгельмизма, незадолго до Первой мировой войны, когда Германия тоже использовала дешевый труд жителей Восточной Европы. Тогда мигрантов нещадно бичевала пресса: дескать, они ленивы, глупы и склонны к выпивке и преступности, вспыльчивы, агрессивны, опасны, охотятся за немецкими женщинами, с трудом интегрируются – и так далее. А литература XIX века непрервно выставляла их в карикатурном виде.  Звучит знакомо, не так ли?

Вступая в Первую мировую войну, немецкий империализм стремился отвоевать себе колониальный рейх на Востоке. А его планы во Второй мировой войне заключались в том, чтобы уничтожить миллионы жителей России, Польши, Украины и других стран, поставив выживших в рабские условия. Антиславянский расизм стал государственной доктриной, трактаты про «унтерменшей» с Востока изучались в школах, миллионы людей были угнаны на принудительные работы. Планы Гитлера потерпели крах, но этот вопиющий расизм до сих пор существует в тени идеологии антикоммунизма. Каждый, кто рос в девяностых в Германии или в Австрии, знает шутки про вороватых поляков, выпивох-русских и агрессивных «восточных» – поскольку этот юмор выражает наиболее распространенные бытовые предрассудки. Такие высказывания по-прежнему вполне допустимы в пабах – наряду с антицыганской фобией, которая тоже продолжает распространяться бешеными темпами.

Этот расизм, в настоящее время направленный на румынских или болгарских иммигрантов, которых регулярно обвиняют в попытках присосаться к сложившейся системе социальных привилегий развитых западноевропейских стран, имеет многовековые традиции в Западной Европе – и особенно укоренился в Германии. В нём формируются основные образы ксенофобских штампов, которые с 1960-х гг переносятся на турецких трудовых иммигрантов, чья религиозная принадлежность служит при этом дополнительным ярлыком.

Понятие «BIPoC» недостаточно подходит для описания категорий, которые страдают от расизма на европейском «Западе» – особенно в таких странах, как Германия или Австрия, где антиславянский расизм когда-то служил государственной доктриной и до сих пор широко распространён в обществе. Хотя эти термины применимы к ситуации в США и частично в Южной Америке, где основанный на рабстве поселенческий колониализм и связанный с ним геноцид коренных народов все еще являются очевидной проблемой. В то же время антиславянский расизм в Германии носит более структурированный характер – например, он заметен даже географически, в форме существующих типичных крупных землевладений в районе Восточной Эльбы, что является непосредственным отражением истории заселения данного региона.

Понятие «Чёрный», написанное с большой буквы, указывает в североамериканском дискурсе на все социально дискриминируемые группы – так, можно быть «чёрным», не имея при этом темного цвета кожи. Но следует ли осознанно распространять этот подход на Европу, рассматривая в качестве основной расистской установки противопоставление «белизны» и «BIPoC»?

На это есть три серьёзных возражения. Во-первых, такой подход ведет к концептуальному упущению некоторых особо вирулентных форм европейского расизма – например, антисемитизма, который никогда не играл такой заметной роли в США, как в Европе. Положение еврейства в смысле дискриминации по признаку социального положения не соответствует положению условно «чёрных» (как разнообразных представителей беднейшей и угнетаемой страты), а антисемитизм отличается от большинства других форм расизма тем, что его жертвам приписывается не столько культурная неполноценность или примитивность в развитии, сколько коварство, интеллектуальное превосходство, рафинированность, баснословное богатство и закулисная власть. И эта массовая идеология не коррелирует с идеей, устанавливающей привилегии белых в качестве отправной точки для определения расизма.

Во-вторых, как бы часто ни объяснялось, что понятие «чёрный» в первую очередь описывает социальное положение, а не цвет кожи, большинство людей, тем не менее, понимают его именно в прямом смысле. Однако полячка, румын или та же украинка из французского сериала не укладываются в такую схему. Визуально эти люди почти не отличаются от западноевропейцев, но, тем не менее, подвергаются массированной расовой дискриминации, иногда несущей угрозу их жизни. Таким образом, североамериканские представления, определяющие расизм как «дискриминацию бедных темнокожих людей со стороны богатых светлокожих», описывают только определенный аспект европейского расизма.

В-третьих, эта терминология представляется мне способствующей легитимации расизма в обществе. Определение расизма как «антагонизма между черными и белыми» подсознательно внушает нам, что расизм является внеисторическим явлением, всегда существовавшим и обязательно возникающим между людьми темного и светлого цвета кожи. Но расизм существует только там, где этническая дифференциация обслуживает потребности правящего класса. Сформированная им иерархия является произвольной, зависимой от конкретных исторических условий, и иногда создаётся даже в пределах национальных границ одного государства. Так, итальянские северяне долгое время имели больше прав за счет расистского обесценивания итальянских южан. А в книге Джона Стейнбека «Гроздья гнева» описывается бытующий в Калифорнии 1930-х гг расизм в отношении белых переселенцев из Оклахомы.

Расизм – это прямое выражение безумных предрассудков, культивируемых варварством классового общества. Он зиждется не на наблюдениях из реальности и не нуждается в существовании заметных физических различий между людьми. Это социальные отношения, которые не обязательно легитимизируются биологическими различиями. Либеральный антирасизм североамериканского образца – независимо от того, написано ли слово «чёрный» с большой буквы или с маленькой – рискует объявить определённую форму расизма, сложившуюся в специфических и конкретных условиях, самой сущностью этого явления.

Это утверждение не имеет целью преуменьшить значение проблемы направленного против чернокожих расизма, который существует в Западной Европе и Германии с конца ХХ века. Но если европейцы бездумно перенесут на свои условия антирасистскую терминологию из США, это может привести к забвению местной истории расистской дискриминации. К примеру, очень немногие люди знают сейчас о существовании енишей. И тот, кто называется антирасистом, позиционируя себя как сведущего и чуткого к этой теме, однако вынужден искать слово «ениш» в словаре, невольно находится на одной территории с теми, кто несет ответственность за выпуск расистского эпизода с няней.

Кстати, возможно ли в Германии пятидесятиминутное оскорбление украинки из французского сериала? Вспоминается «Катя Кремль» – немецкое телевидение специально выдумало ее к чемпионату мира по футболу в России, и с тех пор она преследует нас в сатирических передачах в клишированном образе с искусственно подчёркиваемым акцентом. Я не желаю обидеть родившуюся в СССР актрису, но нужно заметить: такой вымышленный персонаж сразу бы признали проблемным, если бы он изображал чернокожего или араба. И, в то же время, это почему-то не представляет особой проблемы при обслуживании расистских стереотипов антиславянского толка.

Фабиан Лер

neues-deutschland

Перевод с немецкого Полины Беляевой

Фабиан Лер – род. 1987 г., левый публицист, проживающий в Вене, автор книги «Крестьянские войны: антифеодальная революция в Германии» (2017 г.